Гибель Платоновской академии в Афинах и завершение христианизации греческой философии - aquilaaquilonis. Академия платона Академическая философия платоновская академия

Платон (около 429-347 годы до н.э.) был одним из учеников Сократа и испытал на себе сильное влияние его философии. После смерти Сократа он уехал из Афин, а по возвращении учредил собственную школу - Академию (Academeia или Kekademeia) (около 385 года до н.э.), которой руководил на протяжении последующих 40 лет. Название школы не связано с современным пониманием слова «академический». Академия была названа в честь аттического героя Академа, так как располагалась в священной роще, где почитался этот герой, в миле к северо-западу от Афин. Академ помогал Диоскурам в поисках их сестры Елены, похищенной из Спарты Тесеем.

В произведениях Платона не дается систематического объяснения его взглядов - частично подобная ситуация объясняется тем, что он, судя по всему, не создал завершенной философской системы, а частично - тем, что его взгляды излагаются в виде ряда диалогов, из которых можно вывести его философские представления. Идеи, содержащиеся в упомянутых диалогах, весьма сложны. Например, Платон полагал, что человек может быть добропорядочным, лишь придерживаясь правильных мнений и даже не зная, что такое добро. Впрочем, подобная точка зрения весьма сомнительна, поскольку если человек не знает, что такое добро, то он не сможет и различить, какая из новых идей является правильной, а какая - нет.

Платон считал, что объекты познания (включая абстрактные понятия, такие как «красота») являются реальными, тогда как объекты математического знания, такие как «идеальный треугольник», существуют только в мире Идей или Форм. Соотношение между этим миром и миром реальности неясно. Также Платон полагал, что человек представляет собой двойственность души и тела, причем душа получает представление о мире Идей еще до рождения, и поэтому наши знания по сути своей являются воспоминаниями души о мире Идей. Соответственно, Платон выступал за развитие души и подавление желаний тела. Также, по его мнению, Добро каким-то образом (каким - не объясняется) находится за пределами всех прочих Идей и является причиной всех вещей. Отсюда и происходит стремление души познать Добро. Основное влияние на философию Платона, конечно, оказал Сократ, однако в его трудах заметно также влияние Гераклита, Парменида, Эмпедокла и пифагорейцев.

Создавая свою Академию, Платон в первую очередь стремился дать потенциальным государственным деятелям философские представления, необходимые для участия в управлении государством. Считается, что программа занятий в Академии была аналогична описываемой в «Государстве» Платона и, вероятно, включала политическую теорию, математику и диалектику. Как учебное заведение, в котором преподавали философию и науку, Платоновская академия, претерпев, конечно, множество изменений, просуществовала до 529 года н.э., когда византийский император Юстиниан закрыл философские школы в Афинах.

В III веке н.э. в Римской империи возникла философия неоплатонизма, основанная на философии Платона, но при этом испытавшая влияние и других философских учений - в частности, философии Аристотеля и стоицизма.

Адкинс Л., Адкинс Р. Древняя Греция. Энциклопедический справочник. М., 2008, с. 437-438.

В 388 г. до н.э. была основана Академия, - событие достопамятное, поскольку в Греции еще не было институтов подобного типа. Чтобы придать Академии прочный статус, ее представили как священное братство людей, почитающих Музы и Аполлона.

Цель школы состояла не в том, чтобы собирать знание для эрудиции, но в том, чтобы формировать через определенным образом организованное знание людей нового типа, способных обновить государство. В основе лежало убеждение, что знание облагораживает людей, а значит, через последних, общество и государство.

Ради этой цели Академия открыла двери личностям самой разнообразной формации и несовпадающих тенденций. В горизонте сократовских установок Платон читал лекции математикам, астрономам, медикам, провоцируя среди них творческие дискуссии. Евдокс из Книда, математик и астроном, весьма известный в свое время, подвергал критике даже теорию идей своего учителя.

В 90-е годы IV в. до н.э. Платон вплотную приступил к разработке концепции идеального государства, а в начале следующего десятилетия ему представилась и первая возможность обратить в свою веру, т.е. приобщить к своей теории, практического политика - сицилийского правителя Дионисия I, по приглашению которого он в 388 г. прибыл в Сиракузы. Опыт оказался неудачным: отношения между философом, проповедовавшим высокие истины, и самовластным тираном, знакомство которого с мудрецом было продиктовано всего лишь сиюминутной прихотью, не сложились - да и не могли сложиться - надлежащим образом. Раздраженный проповедью философа, тиран выслал его из Сицилии.

Более того, согласно популярной версии (которую не обязательно оспаривать), на обратном пути, по поручению Дионисия, спартанец Поллид, под присмотром которого Платон возвращался в Грецию, высадил философа на Эгине и, как обычного военнопленного, выставил его для продажи в рабство. К счастью для философа, он тогда уже пользовался известностью и уважением в греческом мире, и один из почитателей его мудрости Анникерид из Кирены, находившийся в то время на Эгине, выкупил его из плена и препроводил в Афины.

Позднее, при преемнике старшего Дионисия, Дионисии II, проявлявшем видимый интерес к философии, Платон еще дважды посещал Сиракузы (в 366 и 361-360 гг.), но и эти опыты с обращением нового сиракузского тирана на путь истины, завершились, как и следовало ожидать, полной неудачей. Несмотря на это, Платон, которому была ясна неспособность современного гражданского общества к преобразованию в желательном идеальном плане, до конца дней своих, как показывает позднейшее его сочинение "Законы", не терял надежды на реализацию своего замысла с помощью сильного единоличного правителя - тирана, способного, под влиянием мудрого наставника, увлечь своим примером или силою обратить общество на путь реформ.

Нечего и говорить, что такие расчеты и попытки водить дружбу с тиранами могли лишь скомпрометировать нравственную позицию философа, ни на иоту не подвигая дело реализации идеального политического проекта. К чести Платона и к выгоде античных интеллектуалов его практические устремления не исчерпывались одними лишь неудачными политическими экспериментами. Его энергии хватило и на другой и гораздо более плодотворный опыт на ниве образовательной и научной. Имеется в виду учреждение им вскоре после возвращения из первого путешествия в Сицилию, т.е. еще в те же 80-е годы, первой правильной философской школы и одновременно ученой корпорации - Академии.

Школа Платона получила свое название по месту своего расположения в роще со святилищем древнего аттического героя Академа (в северо-западном предместье Афин, примерно в километре с небольшим от городских стен и Дипилонских ворот). К тому времени здесь уже существовал гимнасий - помещение или, вернее, комплекс помещений, предназначенных для физических и интеллектуальных занятий. Собственно, первоначальное назначение гимнасиев, как показывает само название - физическое упражнение или место для таких упражнений, было служить физическому воспитанию свободных людей. В этом качестве гимнасий обычно располагал беговой дорожкой, квадратным портиком с открытым двором в центре для борьбы и других гимнастических упражнений и рядом вспомогательных помещений, включавших, в частности, место для омовений и пр. Портики в гимнасиях рано стали излюбленным местом встреч философов и риторов со своими учениками, и это привело к постепенному преобразованию гимнасиев из собственно спортивных школ в общеобразовательные центры (откуда и понятие гимназии в новейшее время), причем нередко они стали обзаводиться специальными залами для лекций и даже библиотеками.

Во времена Платона, во всяком случае, эта метаморфоза стала свершившимся фактом. Древний биограф Платона Диоген Лаэртский определенно свидетельствует о том, что по возвращении из первого путешествия в Сицилию философ избрал местом своих занятий Академию, "а это, - поясняет Диоген, - гимнасий в роще за городскими стенами. Новостью здесь, однако, было то, что философ прочно обосновался в Академии: он купил здесь участок земли, посвятил его Музам, богиням - покровительницам искусств и наук, и воздвиг в их честь специальное святилище, а кроме того, построил помещение для жилья и крытую галерею для занятий с учениками. Ибо то, что он устроил на этом новом священном участке, было именно училищем, точнее - высшей философской школой, обладавшей, помимо этого, качествами научной коллегии и религиозного союза.

Как обстояло с правами собственности в этом случае? Был ли Платон единственным и безраздельным собственником участка, посвященного Музам? На этот вопрос не так просто ответить. Дело в том, что, согласно одной из версий, излагаемых Диогеном Лаэртским относительно выкупа Платона из рабства, деньги для этого благого дела прислал также сицилийский почитатель философа, сородич Дионисия Старшего Дион, "но, - продолжает Диоген свое переложение, - Анникерид не взял их себе, а купил на них Платону садик в Академии". Чуть раньше в том же параграфе Диоген упоминал о том, что друзья философа в Афинах немедленно собрали и отослали Анникериду деньги в возмещение его затрат, "но он их отверг, заявив, что не одни друзья вправе заботиться о Платоне". Нельзя ли предположить, что собранный таким образом и оставшийся не востребованным фонд, куда могли войти пожертвования и местных друзей Платона, и чужеземных его почитателей, и был употреблен на приобретение участка в Академии? Из этого, однако, не обязательно заключать, что Платон не мог быть в таком случае собственником или, если угодно, реальным владельцем священного участка, и что последний был коллективным владением участвовавших в складчине друзей.

Впрочем, все эти предположения об обращении собранного друзьями совместного фонда на покупку участка в Академии строятся на очень шатком источниковом основании и потому остаются всего лишь предположениями, не более того. Ничто не мешает считать, что участок был куплен на собственные средства самим Платоном, и что он и являлся его владельцем без всяких околичностей. Но если так и было, то надо подчеркнуть великодушие Платона, сделавшего свое имение общим пристанищем друзей-философов. Конечно, содержание святилища и особенно школы требовало значительных расходов, если даже исключить практику совместных обедов, о которых ничего не известно. Между тем, как это следует из одной (cохранившейся в позднейшей передаче) реплики Дионисия Младшего из его письма к Спевсиппу, Платон, в отличие от своих преемников по руководству Академией, не взыскивал платы с учеников. Будучи не только сократиком, но еще и богатым человеком, он мог позволить себе такую роскошь, как, очевидно, и единоличное содержание своего училища.

Во всяком случае, нам ничего не известно - по крайней мере вначале - об обязательных взносах питомцев Академии, что, конечно, не должно исключать возможности получения Платоном всякого рода пожертвований и субсидий от добровольных спонсоров. Помимо названных выше случаев с Анникеридом и Дионом, традиция упоминает еще о даре сиракузского тирана Дионисия (неясно, впрочем, какого - Старшего или Младшего), презентовавшего афинскому философу поистине круглую сумму в 80 талантов. Да и позднейшие руководители школы (схолархи) нет-нет да и получали пожертвования от сильных мира сего, которым было лестно прослыть меценатами Академии или иного какого-либо известного научного центра. Так, по свидетельству Плутарха, сиракузянин Дион, живший во время изгнания в Афинах и приобретший здесь загородное имение, перед возвращением в Сицилию подарил его племяннику Платона и будущему схоларху Академии Спевсиппу. Позднее, по сообщению Диогена Лаэртского, Александр Великий прислал большой денежный дар третьему схоларху Академии Ксенократу. Впрочем, последний, отличаясь крайней независимостью, "отложил себе 3000 аттических драхм, а остальное отослал обратно, сказавши: "Царю нужно больше - ему больше народу кормить".

От материального основания Академии обратимся к ее живому составу. Об этом можно судить по перечню учеников Платона, который дается Диогеном Лаэртским в конце биографии философа. Приводимый здесь длинный ряд несомненно только наиболее известных учеников Платона может служить указанием на то, что количество слушателей в его школе могло быть весьма значительным, но сказать с определенностью, сколько их было в течение учебного года, невозможно. Кстати, трудно сказать, был ли точно определен срок обучения: одни могли ограничиваться обычными в таких случаях одним-двумя годами, а другие могли заниматься в Академии и более длительное время. Аристотель, например, оставался слушателем Платона 20 лет.

Что нам известно в точности - так это характерный, так сказать, космополитический состав слушателей Академии: как у Сократа, так и у Платона они являлись из самых разных уголков греческого мира - из самих Афин, из других городов Балканской Греции (из Опунта, Гераклеи Трахинской, Флиунта, Мантинеи), с далеких окраин (с северного побережья, из Амфиполя, Стагира, Эноса, Перинфа; из малоазийских городов Халкедона, Кизика, Лампсака, Скепсиса, Гераклеи Понтийской; из центра западных греков - Сиракуз). Среди них были не только мужчины, но и женщины; последних, впрочем, было немного (по именам известны Аксиофея из Флиунта и Ласфения из Мантинеи). Нам не известно, на каких условиях принимались ученики в школу Платона, но какие-то условия, надо думать, ставились, коль скоро возникала нужда в сплочении этой пестрой группы в спаянную общим духом корпорацию.

Что касается устроения самой жизни в Академии, то здесь также можно высказать одни лишь предположения. Местом жительства Платона и большинства последующих схолархов (известное исключение - Спевсипп) была сама Академия, т.е. какой-то возведенный еще основателем школы жилой дом. Ученики могли жить в городе, а могли и селиться в самой Академии, в каких-то легких специально для того возводимых строениях. Так было, в частности, при Полемоне, четвертом схолархе Академии. По словам Диогена, "жил он затворником в саду Академии, а ученики его селились вокруг, поставив себе хижины близ святилища Муз и крытой галереи". Относительно общих трапез у академиков, как уже было сказано, ничего не известно.

В остальном и самом главном жизнь в Академии была жизнью сообщества: вместе все посещали занятия, на которых слушали лекции наставников или присутствовали при проводимых ими беседах, вместе принимали участие в религиозных церемониях, связанных с культом особо чтимых божеств или почитанием памяти основателя школы, чья могила, находившаяся здесь же, в саду Академии, могла быть естественным культовым дополнением к святилищу Муз. Совместным характером, естественно, отличались и те дружеские пирушки, которые свершались в дни празднеств, после свершения жертвоприношений, или по другому какому-либо поводу, на счет схоларха или спонсора или же вскладчину.

Платоновская Академия являлась ученым, философским содружеством. Светский интерес и светские связи преобладали в этом сообществе, но оно не было лишено и религиозной окраски. Напомним, что Платон приобрел участок для своей школы в священной роще Академа, и что сам этот участок был посвящен Музам, почитание которых было своеобразной религиозной эгидой для нового содружества. Но важным было и почитание самого учредителя этого философского содружества - Платона - по тому, очевидно, типу, по какому обычно практиковалось почитание основателей религиозных сообществ.

Его участники-философы составляли своеобразную корпорацию, чем-то напоминавшую дорогую сердцу основоположника общину или коллегию (совет) мудрецов-философов, как они были представлены в составленных им проектах идеального государства. Своим особенным бытом и сокровенной наукой эта корпорация также была отгорожена от остального мира, но - в отличие от своих идеальных прототипов - она не правила этим миром. Тем не менее ограда, отделявшая Академию от прочего мира, не была совершенно непроницаема: и основатель школы, и его ученики и последователи нет-нет да и вступали в контакт с избранными представителями современного общества, в частности с сильными, энергичными политиками, пытаясь с их помощью реализовать свои проекты политического переустройства.

Мы уже упоминали о попытках Платона действовать в таком плане через сиракузских тиранов. Заметим, что в третьем путешествии в Сицилию его сопровождали двое ближайших учеников и будущих преемников - Спевсипп и Ксенократ. Позднее Академия будет возлагать свои надежды на сиракузского оппозиционера Диона. В бытность того в Афинах с ним водили дружбу и сам Платон, и его ученики - все тот же Спевсипп и Каллипп, в доме которого одно время жил сиракузский изгнанник. Этот Каллипп сопровождал Диона во время его вторжения в Сицилию (357 г.), однако, после свержения тирании, во время кратковременного правления Диона, стал инициатором новых интриг против своего друга и патрона. Устранив Диона, Каллипп сам утвердился в качестве правителя в Сиракузах (354 г.), но также только на короткое время, поскольку два годя спустя стал жертвою солдатского возмущения.

Вообще естественно, что из школы Платона, при этом ее стремлении влиять на государственную жизнь, могли выходить не только философы, но и опасные политические авантюристы. Помимо Каллиппа можно указать на Клеарха Гераклейского, который был слушателем и Исократа, и Платона, а по возвращении в Понт сделался тираном в собственном родном городе (364/3 г. до н.э.). Тем не менее, при некотором сходстве с политическим клубом, платоновская Академия с самого начала и до конца (а она просуществовала около 900 лет, до 529 г.н.э., когда была закрыта Юстинианом) оставалась по преимуществу научным и учебным центром, ученым сообществом, в котором справедливо видят прообраз Академий нового времени. Впрочем, таким образцом она стала уже в древности, в первую очередь для того направления, которое рано отпочковалось от нее и оформилось в самостоятельную философскую школу, - для перипатетиков.

Академия возникла в 80-х гг. IV в. до н.э. Вначале она была частной собственностью Платона, который передал управление ею по наследству своему племяннику Спевсиппу; затем она постепенно перешла в коллективное управление ее "профессуры", а во времена Римской империи превратилась в государственное учебное заведение.

Цели создания Академии очевидным образом вытекают из учения Платона, изложенного выше. Платой создавал учреждение, которое, выражаясь современным языком, совмещало в себе учебные и исследовательские функции. О том, что в Академии предполагались и проводились дискуссии, свидетельствует не только диалогический жанр сочинений основателя школы, но и тот факт, что в предположительно поздних текстах Платона мы видим немало примеров его полемики с отдельными воззрениями Аристотеля, Ксенократа и, вероятно, других "академиков".

Однако двигало Платоном и его учениками не только стремление к аккумуляции и сохранению знания. Диалоги его демонстрируют также очевидное желание изменить гражданское сознание, а в идеале и политический ландшафт современной ему ранней Академии Эллады. Крайне малое участие "академиков" в политической жизни Афин говорит нe об аполитичности Академии, а о ее оппозиции тогдашним реалиям (см. "Письма" Платона, письмо VII). Недаром основная политическая активность Академии была связана с "зарубежьем" - в большей степени с Сицилией, в меньшей - с Малой Азией и Македонией. Среди друзей и учеников Платона можно назвать Диона, Каллиппа, Леитина, а также Дионисия Младшего, некоторое время находившегося под влиянием Платона; все они в разное время и с разной степенью успешности играли важную политическую роль в Сиракузах. Еще один его последователь, Гермий, являлся правителем города Атарпея в Эолиде (Малая Азия) и был сторонником македонских царей. Заметим, что именно к македонскому двору будет приглашен впоследствии Аристотель.

Мы ничтожно мало знаем о том, как именно был устроен образовательный процесс в Академии, как выглядели там "лекции" и "коллоквиумы", какие из них вел сам Платон (и вел ли он вообще занятия в современном смысле этого слова). Однако можно с уверенностью говорить о преодолении в Академии аристократической модели образования, с которой в той или иной степени были связаны образовательные "проекты" Исократа и даже софистов. На смену воспитанию "прекрасного и доброго" мужа, воплощающего собой идеал политической и социальной успешности, приходит идея формирования ученого, чья жизненная и научная стратегия базируется на самопознании и гражданской ответственности. Образовательная программа Академии включала в себя изучение разнообразных предметов, среди которых особое место отводилось математическим наукам, дисциплинирующих, по мнению Платона, ум, имеющих важное практическое значение и позволяющих обратиться к познанию истинного (бестелесного) бытия. Результатом обучения должно было стать овладение "методом логосов", символизировавшее выход из "пещеры", а также формирование навыков подлинного государственного деятеля. Риторическое искусство при этом оставалось на втором плане, о чем свидетельствует известный античный анекдот о публичной лекции Платона, посвященной благу, которая оказалась слишком скучна для афинских обывателей.

Тем не менее ряд текстов Платона (особенно "Государство" и "Законы") показывает, что основатель Академии считал необходимым сохранение традиционных форм "гимнасического" и "мусического" образований - но лишь как предваряющих образование подлинно философское и способствующее воспитанию гражданских добродетелей.

08:56 pm - Гибель Платоновской академии в Афинах и завершение христианизации греческой философии

В 529 г. император Юстиниан издал закон, запрещавший язычникам, в числе прочего, заниматься преподавательской деятельностью – они должны были либо принять крещение, либо подвергнуться конфискации имущества и ссылке (Cod. Just. I. 5. 18. 4; I. 11. 10. 2). Иоанн Малала в своём историческом сочинении сообщает дополнительно, что тогда же в Афины был послан указ о запрете преподавания философии: «В консульство того же самого Декия василевс послал в Афины указ, приказав, чтобы никто не преподавал философию, не толковал законы и не устраивал игрального притона ни в одном из городов» (Хронография, кн. XVIII).

На этом основании 529 г. традиционно считается годом закрытия Платоновской академии в Афинах и едва ли не конца всей греческой философии. Насколько подобный взгляд оправдан? Действительно, спустя примерно два года после указа Юстиниана, в конце 531 – начале 532 г., семь афинских философов во главе с диадохом Дамаскием, главой Академии, покинули Афины и отправились в Персию. Привлекли их туда слухи о том, что Хосров (будущий Ануширван), вступивший на персидский престол в сентябре 531 г., является воплощением идеала царя-философа, о котором мечтал Платон. Подробно эту историю излагает Агафий Миринейский:

«…Дамасский сириец, Симплиций киликиянин, Евлалий фригиец, Прискиан лидиец, Гермий и Диоген финикияне представляли, выражаясь поэтическим языком, цвет и вершину всех занимающихся философией в наше время. Они не приняли господствовавшего у римлян учения о божестве и полагали, что персидское государство много лучше, будучи убеждены в том, что внушалось им многими, а именно, что там власть справедливее, такая, какую описывает Платон, когда философия и царство объединяются в одно целое, что подданные все без исключения разумны и честны, что там не бывает ни воров, ни грабителей и не претерпевают никакой другой несправедливости, так что если кто-нибудь оставил свое ценное имущество в самом пустынном месте, то его не возьмёт никто, случившийся в том месте, но оно останется в целости, если и не охранялось, для оставившего его, когда этот возвратится. Они были убеждены в этом, как в истине. К тому же им запрещено было и законами, как не принявшим установленных верований, оставаться в безопасности дома. Поэтому они немедленно собрались и отправились к чужим, живущим по совершенно другим обычаям, чтобы жить там в дальнейшем. Там все они скоро увидели, что начальствующие лица слишком горды, непомерно напыщены, почувствовали к ним отвращение и порицали их. Затем увидели много воров и грабителей, из которых одних ловили, другие скрывались. Творились и всякие другие беззакония. Богатые притесняли убогих. В отношениях друг с другом [персы] обычно были жестоки и бесчеловечны, и, что бессмысленнее всего, они не воздерживались от прелюбодеяний, хотя позволено каждому иметь сколько угодно жен, и они действительно их имеют. По всем этим причинам философы были недовольны и винили себя за переселение.
Когда же переговорили с царём, то и тут обманулись в надежде, найдя человека, кичившегося знаниями философии, но о возвышенном ничего не слышавшего. Мнения их не совпадали. Он придерживался других [взглядов], о которых я уже упоминал. Не перенеся неистовств кровосмесительных связей, они вернулись как можно скорее, хотя он их почитал и приглашал остаться. Они же считали, что для них будет лучше, вступив в римские пределы немедленно, если так случится, умереть, чем [оставаясь там] удостоиться величайших почестей. Так, они все вернулись домой, сказав прощай гостеприимству варвара. Получили, однако, и пользу от пребывания вне отечества и [в деле] не кратковременном и малом, но благодаря этому вся их последующая жизнь протекла мирно и сообразно их желанию. Когда в это время римляне и персы заключили между собою договор о мире, то в условия мира было включено положение, что эти люди, по возвращении их к своим, должны жить в дальнейшем без всякой боязни и чтобы их не вынуждали изменять свои убеждения, принимать какие-либо верования, кроме тех, которые сами одобрят. Хосров оговорил, что мир будет иметь силу не иначе, как при этом условии».
О царствовании Юстиниана. II, 30-31

Итак, разочаровавшись в персах и их царе, афинские платоники уже к концу 532 г. вернулись в пределы Римской империи. Как сложилась их дальнейшая судьба? Прямых сведений об этом в источниках нет, но по крайней мере о двоих из них можно сделать обоснованные предположения.

В «Греческой антологии» содержится несколько стихотворений под именем диадоха Дамаския, в том числе эпиграмма на надгробии девочки-рабыни. В начале ХХ в. это надгробие было найдено возле города Эмесы в Сирии. К счастью, оно оказалось датированным – 538 годом. Дамаский родился в Сирии, в окрестностях Дамаска. Разумно заключить, что по возвращении из своей персидской поездки в 532 г., будучи в преклонном возрасте (около 80 лет), он решил остаться в родных краях.

Самым выдающимся из учеников Дамаския был Симпликий. После возвращения из Персии он написал обширную серию комментариев к Аристотелю (несколько тысяч страниц), входящих в число наиболее эрудированных античных сочинений на эту тему. При этом свои источники он обильно цитирует по оригиналам, а не по доксографической традиции, как было принято уже в течение многих столетий (например, он упоминает находившийся в его распоряжении экземпляр поэмы Парменида). Из этого следует, что Симпликий имел доступ к уникальной по богатству философской библиотеке.

Наличие подобных библиотек в VI в. можно предполагать лишь в очень небольшом количестве мест, список которых ограничивается Константинополем, Александрией и Афинами. О проживании Симпликия в Константинополе в источниках нет никаких намёков, да и невозможно предположить, чтобы закоренелый язычник решил поселиться в самом средоточии христианских властей, преследованию которых он подвергался.

Александрия тоже исключается на следующих основаниях. В своих сочинениях Симпликий яростно оспаривает с языческих позиций своего младшего современника, христианина Иоанна Филопона, всю жизнь прожившего в Александрии. При этом в комментарии на сочинение Аристотеля «О небе» он упоминает, что никогда не встречал Филопона лично. Живя в Александрии и занимаясь философией, Симпликий не мог бы не встречаться с Филопоном. Остаются Афины.

Свидетельство о том, что после 532 г. Платоновская академия в Афинах возобновила свою работу, дошло до нас в составе сочинений Олимпиодора, возглавлявшего кафедру философии в Александрии в середине VI в. В своём комментарии к платоновскому диалогу «Алкивиад» он заявляет, что Платон не брал с учеников плату за обучение, будучи состоятельным человеком, «вот почему средства на содержание главы школы (диадохика) имеются по сей день, несмотря на происходящие многочисленные изъятия» (In Alc. 141.1-3).

В том же комментарии Олимпиодор упоминает случай, имевший место в период, когда августалом Александрии был Гефест (т.е. в 546-551 гг.), причём из его слов понятно, что после этого случая прошло уже довольно много времени. На этом основании комментарий Олимпиодора к «Алкивиаду» вряд ли можно отнести ко времени раньше 560 г., из чего следует, что Платоновская академия в Афинах тогда ещё существовала и располагала собственными финансовыми средствами. Во времена Прокла диадохика составляла 1000 золотых солидов в год. Известно, что при Юстиниане риторы и грамматики в Карфагене получали в год 70 солидов. Отсюда видно, что даже с учётом конфискаций Академии должно было хватать средств, чтобы обеспечить по крайней мере безбедную жизнь её главы.

Ни в одном из своих сочинений Симпликий не называется диадохом. Возможно, формально он не носил этого титула, будучи диадохом de facto и получая причитающиеся этой должности средства. Год его смерти неизвестен. Последние из его сочинений могли быть написаны в 560-х гг., когда ему должно было быть около семидесяти лет. Таким образом, нет никаких оснований исключать, что ремарка Олимпиодора относится именно к Симпликию.

Но как же указ Юстиниана 529 г. о запрете язычникам преподавать? Необходимо учитывать, что принятие большинства позднеримских законов означало, по выражению одного из историков, немногим более того, что «злоупотребления, которые они были призваны устранить, известны центральному правительству». Прекрасной иллюстрацией этого тезиса служит судьба уже упоминавшегося александрийского философа Олимпиодора.

От него сохранились 3 комментария к Платону (к «Алкивиаду», «Горгию» и «Федону») и 2 комментария к Аристотелю (к «Категориям» и «Метеорологике»), представляющие собой студенческие записи его лекций. Самый поздний датируемый из них – комментарий к «Метеорологике» – с определённостью датируется временем после 565 г. Из этих записей ясно, что Олимпиодор был язычником и не делал из этого никакой тайны.

Например, в комментарии к «Горгию», объяснив богиню Геру аллегорически как воздух или разумную душу, Олимпиодор заявляет: «Вследствие этого вы не должны так поверхностно истолковывать учения, представляемые в виде мифа; на самом деле мы, со своей стороны, тоже прекрасно понимаем, что есть только одна первая причина, Бог, потому что множество первых причин невозможно» (In Gorg. 32.15-33.3). Далее он защищает язычников от обвинений в идолопоклонстве: «Не считайте, что философы воздают божественное поклонение камням или идолам. На самом деле, учитывая, что мы живём в чувственном мире, вследствие чего бестелесная и нематериальная сила для нас недостижима, идолы были изобретены как напоминание нам об этом виде бытия, чтобы мы, взирая на эти идолы и поклоняясь им, приводились бы тем самым к постижению бестелесных и нематериальных сил» (In Gorg. 246.7-12).

В отличие от Афин, кафедра философии в Александрии была государственной и её глава получал содержание от городских властей. После антиязыческого указа Юстиниана 529 г. указы против язычников повторялись в 545-546 и 562 гг. И после всех этих указов, в середине 560-х гг., государственную кафедру философии в Александрии возглавлял открытый язычник, который позволял себе свободно отстаивать собственные взгляды перед своей преимущественно христианской аудиторией! На этом фоне продолжение существования Платоновской академии в Афинах в 560-х гг. выглядит полностью возможным.

Александрия представляет также прекрасный пример того, что христианизация греческой философии имела преимущественно естественный, а не насильственный характер. Учеником и преемником Олимпиодора на философской кафедре был Элий, носивший почётный титул апоэпарха. От него сохранились пролегомены к философии Аристотеля, комментарий к «Категориям», комментарий к «Введению» Порфирия и несколько более мелких философских сочинений.

Преемником Элия был Давид, обычно ложно отождествляемый со своим тёзкой – армянским богословом, жившим на век раньше. От Давида, именуемого в рукописях «боголюбивейшим и богомысленным философом», сохранились комментарии к «Аналитике» Аристотеля и «Введению» Порфирия.

Судя по именам и титулам Элия и Давида, они оба были уже христианами. Однако записи их лекций свидетельствуют, что преподавать они продолжали во вполне традиционном духе, выражая идеи о вечности мира, божественности небесных тел, неразумных духах-мстителях, нимфах-долгожительницах и т.п., свойственные нехристианскому аристотелизму и платонизму.

Можно предполагать, что такой же процесс постепенной естественной христианизации происходил и в Афинах, о чём к тому же есть свидетельства, о которых будет сказано далее. Следствием этого процесса должна была стать полная христианизация Платоновской академии, если бы её существование не было прервано, на этот раз окончательно, около 580 г. в ходе катастрофического разгрома Афин вторгшимися в пределы империи славянами:

Менандр Протектор:
…На четвёртый год царствования Тиверия Константина кесаря случилось, что во Фракии народ славян, примерно до ста тысяч, разграбил Фракию и многие другие [области]… Эллада опустошалась славянами и со всех сторон одна за другой нависли над нею опасности…
История. Фр. 47, 48

Иоанн Эфесский:
В третьем году после смерти Юстина царя и правления победительного Тиверия – вышел народ лживый славяне. И прошли они стремительно через всю Элладу, по пределам Фессалоники и Фракии всей. Они захватили много городов и крепостей: они опустошали, и жгли, и захватывали в плен, и стали властвовать на земле и живут на ней, властвуя, как на своей собственной, без страха, в продолжение четырёх лет… Пока Бог на их стороне, они, конечно же, и опустошают, и жгут, и грабят [всё] вплоть до стены до внешней.
Церковная история. VI, 25

Современные этим событиям историки ничего не сообщают о судьбе конкретно Афин, но их молчание компенсируется красноречивыми свидетельствами археологии:

Раскопками на афинской Агоре ясно засвидетельствовано, что в конце шестого века мирный ход городской жизни в Афинах был нарушен. Известно, например, что ряд зданий в это время был сожжён и покинут временно или навсегда. Находки монет, очевидно спрятанных в спешке или брошенных в панике, позволяют датировать события, которые в ином случае было бы очень трудно поместить в конкретный исторический контекст, хотя они и хорошо засвидетельствованы историческими открытиями. Византийские хронисты сообщают о славянском вторжении в Грецию в конце 578 или в начале 579 г., вследствие которого большое количество славян поселилось в Греции на несколько лет или навсегда. Не приходится сомневаться, что некоторые из разрушений на афинской Агоре, датируемых годами, непосредственно последовавшими за вторжением, были делом рук славян.
D.M. Metcalf. The Slavonic Threat to Greece circa 580: Some Evidence from Athens // Hesperia. Journal of the American School of Classical Studies at Athens. Vol. XXI, No. 2. April-June 1962. P. 134

Данные раскопок указывают на крупномасштабное опустошение территории Агоры в это время, наиболее вероятно в 80-х годах шестого столетия. Вряд ли можно сомневаться, что эти разрушения связаны с особенно жестоким вторжением славянских племён. Спустя короткое время по крайней мере некоторые из зданий были починены и стали использоваться вновь, о чём свидетельствует в нескольких случаях резкое повышение уровня пола. Но их обитатели вели жалкое существование в обстановке неопределённости и постоянной угрозы варварского вторжения… Монеты и керамика свидетельствуют о присутствии некоторого количества жителей до второй половины седьмого века. За этим следует период почти полного запустения, продолжавшийся до десятого столетия, когда эта территория была превращена в жилой квартал.
Homer A. Thompson. Athenian Twilight: A.D. 267-600 // The Journal of Roman Studies. Vol. XLIX, 1959. Parts I & II. P. 70

Угроза [славянского вторжения], на самом деле, вскоре стала реальностью, и где-то между 580 и 585 гг. город постигла общая катастрофа. Средневековые историки обычно безразличны к событиям в Афинах (Феофан вообще не упоминает их в шестом и седьмом столетии, а в пятом – лишь косвенно), включая это бедствие 580-х гг., но событие оставило свою собственную документацию в виде обгоревших развалин и монетных кладов в разных местах, как к северу, так и к югу от Акрополя. Как и их предшественники герулы, эти враги, очевидно, не попытались оккупировать город, а удовлетворились тем, что оставили после себя груду развалин, которая лежала более-менее нетронутой до начала седьмого столетия.
Хотя славянским нашествиям в конце шестого – начале седьмого веков подвергся весь Балканский полуостров, маловероятно, что сами Афины были в какой-то момент в этот период оккупированы. Они находились в руках византийцев и, очевидно, считались безопасным местом в 662-663 гг., когда в них зазимовал Констант II, и хотя есть свидетельства о серьёзных угрозах в правление Гераклия, полностью отсутствуют данные о перерывах в обитании, подобных тому, который имел место в 580-х гг. Город, очевидно, был в упадке, но появляются всё новые свидетельства о периоде возрождения в седьмом веке, который задержал наступление самых тёмных времён до конца столетия. Объём монет Фоки, Гераклия, Константа II и Константина IV, найденных на афинской Агоре (всего 1127 за период 602-685 гг.), представляет впечатляющий контраст ничтожным двадцати пяти монетам, зафиксированным за непосредственно предшествовавшие двадцать лет, когда Афины переживали последствия славянского вторжения.
Alison Frantz. From Paganism to Christianity in the Temples of Athens // Dumbarton Oaks Papers. No. 19. 1965. P. 197-198

Именно в районе южного склона Акрополя, подвергшемся в числе прочих славянскому разгрому, и располагалась в V-VI вв. Платоновская академия. Её первоначальное здание, находившееся на расстоянии мили к северу от городских стен Афин, было ещё в 86 г. до Р.Х. разрушено Суллой. Примерно с 400 г. Академия размещалась в доме, специально для неё построенном диадохом Плутархом. Его местонахождение описывает Марин в Житии Прокла: «…Этот дом, где жил и он, и родитель его Сириан, и прародитель (так он выразился) Плутарх, расположен был очень удобно по соседству с храмом Асклепия, прославленным у Софокла, и с храмом Диониса, что возле театра, на виду и во всяческой близости к акрополю самой Афины». В 1960-х гг. греческими археологами были обнаружены остатки здания, соответствующие этому описанию. Среди находок оказался бюст философа – вероятно, Прокла или кого-то другого из диадохов.

Таким образом, афинская Платоновская академия, сумевшая пережить гонения христианских имперских властей, погибла от рук язычников. О том, что уровень философского образования в Афинах накануне их разгрома славянами продолжал оставаться весьма высоким, свидетельствует пример последнего родившегося в этом городе философа – Стефана Афинского или Александрийского, закончившего свою карьеру главой кафедры философии в Константинопольском университете.

Самое раннее событие из биографии Стефана упоминается в «Церковной истории» Дионисия Тельмарского и относится к 581 г., когда в Александрию прибыл монофизитский патриарх Антиохии Пётр. Сопровождавшие его учёные богословы вступили там в спор с софистом Стефаном, который раньше был монофизитом, но затем стал распространять противоречившее их взглядам учение и был изгнан из монофизитской церкви.

Иоанн Мосх (умер в 622 г.) в «Луге духовном» («Синайском патерике») рассказывает, как он и его друг софист Софроний во время своего первого пребывания в Александрии между 581 и 584 гг. посещали уроки софиста и философа Стефана, которые тот давал в пристройке к церкви Богородицы, именуемой Дорофея, построенной Евлогием (православный патриарх Александрии в 581-608 гг.): «Азъ же и господь мой Софроний идохове въ домъ философа Стефана да пребудемъ: бе же пладьнуя. Живяше же идуще къ Святей Богородици, юже съзьда блажены папа Еулогий на въстокы великаго Тетрафола» (Слово 99).

Из философских сочинений Стефана сохранились комментарии к «Об истолковании» и 3-й книге «О душе» Аристотеля и к «Введению» Порфирия. Ему также принадлежат комментарии к «Прогностикону» и «Афоризмам» Гиппократа и «Терапевтике к Главкону» Галена и несколько трактатов на частные медицинские темы. О том, что Стефан занимался математикой и астрономией, свидетельствует написанное им введение к малому комментарию Теона Александрийского к «Таблицам» Птолемея. Ему также приписывается ряд астрологических и алхимических трактатов.

В заголовках ряда рукописей Стефан называется уроженцем Афин, что также косвенно подтверждается его собственными сочинениями. Примерное время его рождения – 550-555 гг. В Афинах же, по-видимому, он получил в 560-570-х гг. и своё первое образование. Трудно сказать, застал ли он в живых Симпликия, но, во всяком случае, учиться у его учеников он мог вполне. В 581 г. мы находим его уже в Александрии. Вряд ли его переезд туда не был никак связан со славянской угрозой Афинам, возникшей в конце 570-х гг.

Круг интересов и некоторые черты сочинений Стефана свидетельствуют, что в Александрии он сблизился с последователями Иоанна Филопона. Это объясняет, почему он, родившись, по всей видимости, в христианской православной афинской семье, на некоторое время примкнул в Александрии к монофизитству. Обнаружив логические несообразности в учении монофизитов, он вступил с ними в спор, был отлучён от их церкви и вернулся к халкидонитам. Философский дар Стефана был замечен православным патриархом Александрии Евлогием, который предоставил ему место для проживания и преподавания в пристройке к церкви Богородицы, где его уроки, в числе прочих, посещали Иоанн Мосх и софист Софроний.

Во введении к комментарию Теона Стефан именует себя «великим философом из Александрии» и упоминает о своём преподавании mathemata в Константинополе при императоре Гераклии (610-641 гг.). Введение датировано 9-м годом правления Гераклия, т.е. сентябрём 618 г. – августом 619 г. В своей переработке сочинения Теона, написанного в Александрии, Стефан приспособил его данные к константинопольским реалиям, использовав таблицы для климáта Визáнтия, употребив юлианские месяцы и описав метод вычисления даты Пасхи.

Армянский учёный Анания Ширакаци (610-685 гг.) в своей автобиографии рассказывает, что его учитель Тихик около 612-613 г. приехал в Константинополь, «где он встретил знаменитого человека, учителя из Афин, города философов, который преподавал философам этого города». Этим афинским философом несомненно был Стефан. По всей видимости, он был приглашён в Константинополь из Александрии возглавить кафедру философии в Императорском университете, восстановленном Гераклием после свержения в 610 г. узурпатора Фоки. Об этих событиях упоминается в диалоге Философии и Истории, открывающем «Историю» Феофилакта Симокатты (ок. 630 г.):

«Философия: Давно уже, дитя моё, ты умерла после того, как вторгся в царский дворец этот калидонский тиран, окованный железом, этот полуварвар из племени киклопов, этот распутный кентавр, облекающийся в чистое величие царского пурпура, для которого царская власть была лишь ареной для пьянства. О всём остальном я умолчу, стыдясь и своей скромности, и почтенных своих слушателей. Я и сама, дочь моя, была изгнана тогда из царского дворца, и мне запрещён был доступ в пределы Аттики, когда владыку моего Сократа казнил этот фракийский Анит. Впоследствии Гераклиды спасли меня, вернули мне моё владычество, очистили от этого исчадия святейший дом царей. Тогда-то они и вновь поселили меня в обители императоров. Вновь зазвучал мой голос во дворце, вновь раздались посвящённые музам древние и аттические речи».

Одно из сохранившихся философских сочинений Стефана – комментарий к «Введению» Порфирия (его автор ранее именовался Псевдо-Элием или Псевдо-Давидом) представляет собой традиционную для александрийской философской школы запись лекций (praxeis), сделанную со слуха (apo phones) студентами уже во время его преподавания в Константинополе. Примечательно, что в своих философских комментариях Стефан, как и его христианские предшественники Элий и Давид, без каких-либо опровержений выражает противоречащие христианству традиционные философские идеи, включая вечность мира («согласно Аристотелю»), пятый элемент («как говорят некоторые»), предсуществование человеческих душ и бесстрастность разумных небесных тел.

Из рассказа Анании Ширакаци о своём учителе Тихике, учившемся у Стефана, можно заключить, что Стефан умер ещё при жизни императора Гераклия (т.е. до 641 г.) и константинопольского патриарха Сергия (т.е. до 638 г.). Таким образом, он не дожил до захвата арабами в 641 г. Александрии, положившего конец существованию её философской школы.

В истории греческой философии поздней античности и раннего средневековья Стефан представляет собой одну из наиболее показательных переходных фигур. Родившийся и получивший начальное образование в Афинах, достигший философской зрелости и славы в Александрии, он пережил гибель философской школы первых и немного не дожил до гибели философской школы второй. Его переезд в Константинополь знаменовал окончательное прекращение этого города в центр греческой учёности, а его деятельное и несомненно искреннее участие в богословских спорах знаменовало окончательную христианизацию греческой мысли. Вспомним, что крупнейший греческий философ VII в. Максим Исповедник родился и получил образование в Константинополе и до своего монашеского пострижения в 630 г. служил секретарём у императора Гераклия, т.е. вряд ли мог избежать ученичества у Стефана.

В течение VII в. записи философских лекций (их последним по времени известным образцом является комментарий Стефана к «Введению» Порфирия) полностью вытесняются в качестве основного жанра греческой философской литературы логическим компендиумом или сборником философских определений с примерами. Здесь Стефан вновь оказывается связующим звеном, потому что ряд его логических формулировок был включён в конце седьмого столетия в антимонофизитский сборник «Учение отцов о воплощении Слова». Самым же знаменитым образцом подобного логического компендиума является «Диалектика» Иоанна Дамаскина, опирающаяся, в числе прочего, на традиции александрийского аристотелизма, включая комментарии Стефана.

Список использованной литературы:

Cameron, Alan. La Fin de l’Académie // Le Néoplatonisme. Paris, 1971

The Last Days of the Academy at Athens // Cameron, Alan. Literature and Society in the Early Byzantine World. Variorum Reprints. L., 1985

Thompson, Homer A. Athenian Twilight: A.D. 267-600 // The Journal of Roman Studies. Vol. XLIX, 1959. Parts I & II

Frantz, Alison. From Paganism to Christianity in the Temples of Athens // Dumbarton Oaks Papers. No. 19. 1965

Metcalf, D.M. The Slavonic Threat to Greece circa 580: Some Evidence from Athens // Hesperia. Journal of the American School of Classical Studies at Athens. Vol. XXI, No. 2. April-June 1962

Westerink, L.G., Segonds, A.Ph., Trouillard, J. Prolégomènes à la philosophie de Platon. Paris, 1990

Wolska-Conus, W. Stéphanos d’Athènes et Stéphanos d’Alexandrie. Essai d’identification et de biographie // Revue des études byzantines. No. 47. 1989

Roueché, Mossman. Byzantine Philosophical Texts of the Seventh Century // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik. 23. Band. 1974

Roueché, Mossman. A Middle Byzantine Handbook of Logic Terminology // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik. 29. Band. 1980

Названная так по имени общественного гимнасия, существовавшего, вероятно, со времен Солона (нач. VI в. до Р. Х.) в сев.-зап. пригороде Афин на месте святилища в честь местного героя Академа. После первой сицилийской поездки, когда Платон познакомился с Дионом (387), придворным тиранна Сиракуз Дионисия Старшего, он приобрел небольшое имение (κηπίδιον - Diog. L. III 19-20) недалеко от А. П. и вел занятия либо у себя, либо в гимнасии, причем и здесь и там Платон устроил святилища в честь Муз . По-видимому, школа Платона - созданный по его личной инициативе кружок единомышленников, составивших своего рода неофиц. политический клуб и вместе чтущих память отмеченного божеством учителя философии Сократа ,- образуется в 80-х гг., и в ней по инициативе и по образцу Платона начинают писать диалоги (с обязательным участием Сократа), полемизируют с др. сократиками, софистами и риторами, ведут диспуты и занимаются математикой. Когда Платон во второй раз едет на Сицилию (367-366), в А. П. появляется Аристотель , при к-ром развивается стихия диспутов и расширяется система лит. и лекционных жанров (диалоги с участием современников, доклады, курсы лекций, трактаты).

Последовательность схолархов А. П. после смерти Платона (347) восстанавливается на основе прежде всего «Списка академиков» Филодема (Academicorum index Herculanensis), IV кн. Диогена Лаэртского и статьи Πλάτων из «Суды» . На Филоне из Ларисы, к-рый в 88 г. покинул Афины, не оставив преемника (Seneca. Nat. quaest. VII 32, 2), прерывается цепь непосредственного преемства схолархов А. П. Ученик Филона Антиох Аскалонский разрывает с учителем еще при его жизни и основывает собственную школу (Numenius. Frg. 28, 11-12 des Places: ἑτέρας ἄρξας ̓Ακαδημίας), назвав ее Древней А. П. (Cic. Brut. 315; Luc. 70), к к-рой он относил Платона и его ближайших последователей, противопоставляя ей скептицизм Аркесилая; в этом двойном разделении истории А. П. ему следовал Цицерон .

Тройное членение А. П. представлено в «Списке академиков» (XXI 37-42): Средняя начинается с Аркесилая, Новая - с Лакида (ср. Diog. L. I 14; I 19; IV 59; Suda, s. v. Λακύδης; аберрация связана с тем, что Лакид стал учить в новом месте, названном Лакидейон); однако новый содержательный этап в развитии А. П. начинается с Карнеада , к-рого и называет родоначальником Новой А. П. Секст Эмпирик (Pyrrh. I 220; ср. Ps.-Gal. Hist. Phil. 3; Clem. Alex. Strom. I 14, 64, 1).

По тому же Сексту, круг Филона и Хармида составил 4-ю А. П. (Pyrrh. Hyp. I 220; cf. 235), стремившуюся подчеркнуть единство А. П. (Cic. Acad. I 13), что давало возможность постепенного перехода к догматизму. Школу Антиоха Секст (Pyrrh. Hyp. I 220, cf. 235) называет 5-й А. П.

Брат Антиоха Аскалонского Арист упоминается Цицероном в «Бруте» (332), написанном в 46 г. как глава (heres) Древней А. П., но уже осенью 45 г. его, вероятно, не было в живых, т. к. сын Цицерона слушал только ученика Ариста перипатетика Кратиппа. Др. ученик Древней Академии, Аристон Александрийский, также перешел в Перипат (школу Аристотеля, получившую это название после того, как преемник Аристотеля Теофраст приобрел для занятий перипат - крытую галерею). Согласно Плутарху (Brut. 2, 3), Марк Юний Брут в авг. 44 г. слушал в Афинах Кратиппа и «академика Теомнеста». Это последний живший и преподававший в Афинах философ, к-рого источники называют «академиком»: нет оснований считать его преемником Ариста, хотя нельзя сказать и того, что он продолжал традицию скептической А. П., вероятно обратившуюся после Филона из Ларисы к пирронизму.

На Аристе, т. о., завершается история основанной Антиохом Аскалонским Древней Академии, само название к-рой было ярким свидетельством того возвратного порыва философской мысли античности, к-рый в период т. н. среднего платонизма искал идентичности во все большем внимании к текстам основателя школы и постепенно привел к возникновению неск. центров изучения и разработки платоновского наследия вне Афин. И тем не менее, когда афинские платоники в IV-VI вв. считали себя «диадохами» Платона и говорили о «золотой цепи» его адептов, это было не только «сентиментальной конструкцией» (G ör ler . С. 982), но и констатацией того единственного пути, на к-ром античный платонизм сумел подвести самый внушительный итог всего развития языческой мысли и сохранить ее наследие для Византии, арабов и Зап. Европы.

Для христ. авторов А. П. и академики - прежде всего представители скептического периода платоновской школы, противопоставленные Платону: напр., св. Иустин , неоднократно цитируя Платона и показывая, что его учение восходит к Моисею (Увещание к эллинам. 20 сл.), никак не соотносит его с А. П. И Тертуллиан в своем знаменитом вопрошании «Что Афины Иерусалиму? Что Академия- Церкви?» (О прескрипции против еретиков. 7) имеет в виду именно скептическую А. П., а не «человеколюбивого Платона» (К язычникам. II 3), к-рый «от самой природы» знал о бессмертии души (О воскресении плоти). Между тем христ. писателям как в греч., так и в лат. традиции была хорошо известна история А. П.: Евсевий Кесарийский в «Евангельском приуготовлении» (XIV 4 сл.) подробно воспроизводит соч. Нумения «О расхождении академиков с Платоном». блж. Августин в трактате «Против академиков» также подробно излагает историю А. П. (II 6. 13-15), опираясь на «Academicorum libri» Цицерона; подчеркивая противоположность А. П. и Платона (III 17. 37-41), Августин показывает, что академические и диалектические уловки были нужны последователям Платона только для того, чтобы сокрыть глубокомысленное учение Платона от непросвещенной толпы, к-рой оно было недоступно, и, в частности, оспорить учение материалиста Зенона (ср.: Clem. Alex. Strom. II 21, 129, 9: младшие представители А. П. считают своей целью воздержание от суждений против фантастических представлений платоников). Эта вынужденная позиция привела, по Августину, к спорам в самой А. П., в конце концов сошедшим на нет, поскольку «лик Платона, самый чистый и самый светлый из тех, что есть в философии, воссиял, сквозь облака заблуждений, особенно ярко в Плотине, философе-платонике, которого находили до такой степени похожим на Платона, что казалось, будто... один жил в другом» (Contra Acad. III 18. 41). Так Августин на 33-м году жизни разрешает в себе самом разногласия между А. П. и ее основателем и, освобождаясь от соблазна академического скепсиса, намерен верой никогда не уклоняться «от авторитета Христова», а умом - опираться на «платоников, чьи взгляды не противоречат нашим таинствам» (III 20. 43).

Ист.: Filodemo . Storia dei filosofi. Platone e l"Academia (Pap. Herc. 1021 e 164) / Ed., trad. e comm. a cura di T. Dorandi. Napoli, 1991.

Лит.: Lynch J. P . Aristotle"s School: A study of a Greek Educational Institution.Berkely, 1972; Glucker J. Antiochus and the Late Academy. Gött., 1978; Billot M.-F . Académic //Dictionnaire des philosophes antiques. P., 1989. 1. P. 693-789 (P. 780-787: Platon et l"École Académicienne à l"Académie); Dorandi T. Ricerche sulla cronologia dei filosofi ellenistici. Stuttg., 1991; G ör ler W . Die Philosophie der Antike. Basel, 1994. Bd. 4: Die Hellenistische Philosophie. S. 717-1168. Kap. 5: Älterer Pyrrhonismus, Jünger, Akademie, Antiochus aus Askalon.

Ю. А. Шичалин