О свободе воли августин аврелий читать, о свободе воли августин аврелий читать бесплатно, о свободе воли августин аврелий читать онлайн. Учения августина Аврелий августин о свободе воли анализ

После прочтения "О свободе воли" Аврелия Августина, я понимаю теперь, почему философы постоянно повторяют, что с приходом христианства свободная мысль погрузилась в темные века, а философия стала всего лишь служанкой теологии. Действительно, хоть Августин, при получении каких-либо своих промежуточных выводов и пишет так, что формой это напоминает платоновские диалоги, со всесторонним рассмотрением какого-либо вопроса, но по содержанию видно, в отличие от диалогов, что еще не доказав беспристрастно то или иное положение, он уже склоняется в сторону определенную. А в конце, как бесспорный аргумент - цитата из Библии. Собеседник Эводий, при этом, соглашается со всем, что бы Августин не предложил. Да и сама манера его обращения к собеседнику напоминает тренинг по активным продажам: "Задавайте вопросы, оканчивающиеся на "не так ли"", "ведь верно же?", давайте человеку альтернативу, на самом деле отбирая её: не спрашивайте человека, нужна ли ему эта вещь, а спрашивайте, - Вам доставить её на дом, или вы сами заберете?" Ну что ж, это говорит только о том, что, видимо, искусство активно продавать некую "истину" весьма древнее. Первое, что вызвало вопрос, это утверждение Эводия о том, что "Ведь человек в той степени, в какой он человек, есть некое благо, так как он может жить праведно, когда захочет." Отсюда следует, что у человека есть градация того, насколько он человек: раз, и из того, что он может жить праведно, следует то, что он сам - благо: два. Абсолютно непонятно первое, и невнятно второе - что же тогда, всё-таки, подразумевается здесь под благом? Далее, следует ответ Августина: "Если, в самом деле, человек есть некое благо и не может поступать правильно, если не захочет, он должен обладать свободной волей, без которой не может поступать правильно." Немного нелогично, ведь человек тут должен всего лишь обладать хотением, как свойством, но не свободой хотеть. Хотение поступать правильно может быть дадено Богом. Но, в принципе, логика ясна - завуалированное подступление к рассуждению о том, что если бы человек был создан Богом таким, что не мог бы грешить, то праведные поступки не могли бы идти ему в заслугу. А так как справедливость тоже божье благо, но применима только к добровольным поступкам - то она была бы дискредитирована. Благо дискредитировано быть не может - следовательно для справедливого наказания или поощрения необходима добровольность действий. Итак, свобода воли есть. Но Эводий и Августин продолжают обсуждение. Следующий вопрос: Дана ли она (свобода воли) Богом, а, если так, то должна ли она была быть дана? Еще несколько страниц посвящено небольшому отступлению, а не проще ли взять, да и поверить? Ведь в Бога-то мы, друг Эводий, верим, ибо много ученых авторитетных мужей жило одновременно с сыном Божиим, им же мы верим? Но, делается на основании цитат из Библии вывод, надо не только верить, но и знать, поэтому "повинуясь предписаниям Господа, будем и мы искать усердно." С этим нельзя не согласиться. Далее, правда следует портящий фанатичным оптимизмом общее впечатление пассаж: "Поистине, то, что мы, Им побуждаемые, ищем, мы найдем, ибо Он Сам же и укажет путь, - в той мере, в какой эти вещи могут быть обретены в этой жизни такими, как мы. Действительно, надо полагать, что лучшими уже в земной жизни, а всеми добрыми и благочестивыми, несомненно, после нее, эти предметы могут быть определены и поняты в высшей степени очевидным и совершенным образом, - на что и нам следует надеяться, и, презрев земное и человеческое, надлежит всячески желать и любить их." Откуда такая уверенность в возможностях пусть даже самых добрых и благочестивых? Но вернемся к тексту. Итак, далее Августин в следующем порядке размещает вопросы, которые необходимо решить: во-первых, почему очевидно, что Бог существует; затем, все ли, в какой бы степени оно ни было благом, происходит от Него; и, наконец, следует ли причислять к благу свободную волю. Первый вопрос решается с помощью весьма скрупулезного, логичного выстраивания иерархии "существовать/жить/понимать". Логичного, если постулировать, что чем большим количеством признаков обладает субъект, тем лучше. Труп обладает одним, животное - двумя, человек же - тремя. Доказательством этого положения Августин себя не затруднил, равно как и точным описанием каждого. Но из контекста понятно, что существовать - это существовать в чувственном мире, жить - иметь сознание, а понимать - делать выводы разумом на основании чувств. Далее выявляется некое шестое чувство, в дополнение к пяти очевидным, которое у Августина играет роль аналитического аппарата познаваемой информации; оно содержится в разуме, является его частью. Чувства выстраиваются в такую же тройственную иерархию (цифра три, как мне кажется, появляется в этом труде так часто не случайно, Августин, видимо, видит гармонию в троице, как христианин). Телесные чувства, затем вот это шестое чувство записывается к ним же на ступеньку (по причине того, что нельзя допустить, что сам акт познания выше познаваемого, ибо придется допустить, что познающий мудрость выше самой мудрости, ну а тут и до люциферианства, видимо, недалеко), выше чувств стоит разум. Но из аналогии тройственности (недоказуемой, и в этом слабость аналогии) следует, что должно в человеке существовать что-то выше разума. "Ибо очевидно, что мы обладаем и телом, и некоей жизнью, которой это самое тело оживляется и одушевляется, каковые две вещи мы также признаем и в животных, и неким третьим, наподобие головы или ока нашей души или чего-то более подходящего, если таковое можно сказать о разуме или понимании, чем не обладает природа животных. А потому, прошу, подумай, можешь ли ты найти что-нибудь, что в природе человека, было бы выше разума." Августин предлагает Эводию назвать это Богом, но Эводий благоразумно отказывается: "Отнюдь не следует, что если я смогу найти что-то, что лучше, чем то, что в моей природе является наилучшим, я назову это Богом. Ибо не нравится мне называть Богом Того, Кого мой разум ниже, но Того, Кого не превосходит никто." Следовательно, стоит лишь доказать, что есть что-то не только выше разума, но оно и таково, что выше него ничто не стоит, как это и будет Бог. Но чтобы доказать это, Августин стремится очертить сферу субъективного от объективного. Чувства каждого человека по поводу предметов -субъективны, но предметы - объективны, солнце одно для всех, как и звезды, как и прочие вещи, как то: звуки, зрительные образы, запахи и проч. Это не безусловное мнение. Декарт, через полторы тысячи лет, был более последователен: мало ли что там всем кажется, существую только я, да и то, пока мыслю. Доказательство объективности не выдерживает критики: "Мы можем также одновременно слушать некий голос, так что хотя у меня один слух, а у тебя другой, однако тот голос, который мы одновременно слышим, не есть либо мой, либо твой, или одна часть его воспринимается моим слухом, а другая твоим, но что бы ни прозвучало, будет как единое и целое существовать для слухового восприятия одновременно нас обоих." Существует множество вещей, которые воспринимаются людьми по-разному. Да и как же быть со слуховыми галлюцинациями и иллюзиями? Общим Августин, после длиннейшего и трудного для восприятия пассажа предлагает считать то, что хотя и познается нами, но не изменяется. А собственным то, что познается и изменяется, и это принадлежит собственной природе воспринимающего субъекта. Все рассуждения построены на логике материального. Аналогии грубо вещественны. Воздух, который человек вдохнул и выдохнул, пережеванная кормилицей пища, даденная потом ребенку и прочие подобные примеры. От них необходимо перейти к вещам сверхчувственным. И тут у Августина появляются Числа. Эводий резко разделяет телесно воспринимаемый мир и числа. Землю, небо, звезды он записывает в вещи, могущие исчезнуть. Что неудивительно с позиции христианина. Но числа же у него неизменны. "И чего бы я ни коснулся телесным восприятием, как, например, этого неба и этой земли, и каких бы то ни было других предметов на них, которые я воспринимаю, я не знаю, как долго они будут существовать. Но семь и три десять, и не только теперь, но и всегда, и как никогда и никоим образом семь и три не были в сумме не десятью, так никогда и не будет, чтобы семь и три не были десятью. Поэтому я и сказал, что эта непреходящая истина есть общее для меня и какого угодно рассуждающего." В этой главе Августин пускается в доказательство правильности индуктивного метода познания истины. Длиннейшее рассуждение о месте числа и удвоенного числа приводит его к выводу, что "И так же для всех прочих чисел ты обнаружишь то, что в первой череде чисел, то есть одном и двух, открыто, что каждое число, какое оно по порядку от самого начала, настолько по порядку от него отстоящим будет двойное от него число. Итак, откуда мы осознаем то, что осознаем как неизменное, твердое и непреходящее для всех чисел? Ибо никто никаким телесным чувством не касается всех чисел, поскольку они неисчислимы. Следовательно, откуда мы знаем, что это свойственно для всех, или какой фантазией или благодаря какому представлению столь определенная истина числа осознается столь уверенно для неисчислимого, если не во внутреннем свете, которого не знает телесное чувство?" Здесь Августин наталкивается на интереснейший, с моей точки зрения момент: обоснование математической индукции. В действительности, мы не знаем, благодаря какому внутреннему свету человеком осознается определенность истины неисчислимого. Мы верим. Если же в эту индуктивную истину не верить, то никакой математики бы не было. Ну, а где вера, там и Бог. Тут, мне кажется, доказательство Бога Августину можно было бы и закончить. Ибо стройность математики - лучшее доказательство Высшего Порядка, и, как следствие, Разума Творца. Но Августин продолжает. Он стремится доказать, что мудрость - это благо. Причем благо общее. А числа ему нужны лишь чтобы перекинуть мостик аналогии от уже упомянутых грубо материальных примеров к мудрости - вещи сверхчувственной. Тут он использует весь арсенал лингвистического (но не логического) убеждения. Тут и сравнение мудрости со светом солнца, видимым всеми (в ответ на: "Августин. Сомневаешься ли ты, что высшее благо, чем бы оно ни было, одно для всех людей? Эводий. Конечно, сомневаюсь; потому что я вижу, что разные люди радуются разным вещам, как своему высшему благу."), и бездоказательное допущение, что "все люди хотят быть мудрыми и счастливыми", и подмена одним означающим нескольких означаемых (язык - полисемантичен, но те, кто стремятся во что бы то ни стало доказать что-то, часто об этом забывают). Рассмотрим этот пример поподробнее. "28. Августин. И что? Откуда мы видим то, что знаем, что мудрость есть или что все люди хотят быть мудрыми и счастливыми? Действительно, я бы, во всяком случае, никогда бы не усомнился б, что ты видишь это и что это истина. А потому, видишь ли ты эту истину так, как свою мысль, которую, если ты ее не сообщишь мне, я совершенно не знаю? Или таким образом, что понимаешь, что эта истина может быть очевидна и для меня, хотя ты и не высказываешь ее мне? Эводий. Конечно, так, что я не сомневаюсь, что может быть очевидна также и для тебя, даже вопреки моему желанию. Августин. Следовательно, одна истина, которую мы оба воспринимаем умом по отдельности, не является ли общей для каждого из нас? Эводий. В высшей степени очевидно. Августин. Также я полагаю, что ты не отрицаешь, что следует быть преданным премудрости и что, ты согласен, что это истина? Эводий. Я совершенно не сомневаюсь в этом. Августин. Неужели мы также сможем усомниться, что эта истина одна и что она общая для восприятия всех, кто ее знает, хотя каждый в отдельности созерцает ее не моим и не твоим, но своим умом, поскольку то, что созерцается всеми, существует для всех вместе? Эводий. Никак не можем." Здесь доказательство того, что Истина (всеохватная, с большой буквы И), для всех одна, основывается на доказательстве того, что два собеседника согласились с некой частной истиной. Слово одно, значения два. А как замечательны ответы Эводия, он, как завороженный коммивояжером невольный покупатель "сверхдешевого супер-набора из самозатачивающихся ножниц, разноцветных фломастеров, средства для удаления пятен с кафеля и ёршика для чистки раковины" соглашается с каждым утверждением. Хотя логически они никак не связаны. Августин говорит "Также я полагаю..." и Эводий оправдывает его ожидания. Затем Августин произносит еще несколько банальных вопросов, вроде "Смог ли бы отрицать, что неиспорченное лучше испорченного, вечное временного, нерушимое уязвимого?", на которые Эводий предсказуемо отвечает "Кто же может?" То есть, он не просто говорит за себя, как было бы, если бы он ответил "Нет, я не отрицаю", а он своим ответом утверждает, что вообще никто не может не соглашаться! Отличный образец бездоказательной номинализации точки зрения. Некритичный читатель просто примет это за саму собой разумеющуюся истину. Далее вопросы у него перестают касаться материальных аспектов, и всё больше переходят в сферу идеального: "Августин. Следовательно, когда он к тому, что выбирает, обращает душу, он несомненно обращает мудро?" Эводий соглашается. За этим следует рассуждение на тему, одно ли: число и мудрость? С помощью Священного Писания Августин приходит к выводу, что со всей определенностью этот вопрос он решить не может, но, вне всякого сомнения, "определенно очевидным является то, что и то, и другое является истинным и неизменно истинным", и только лишь удивляется, что люди обычно ставят числа ниже мудрости, т.к. "немногие могут быть мудрыми, считать же позволено даже глупым, люди удивляются мудрости и презирают числа". Далее, так как уже доказано, что есть некая общая для всех истина, следует рассмотрение вопроса, выше ли эта истина чем разум, или равна ему, или ниже. Она не может быть ниже, т.к. мы судим в соответствии с ней, а не о ней. Мы можем судить о телах, о любых чувственных предметах, о чем угодно только лишь в соответствии с этой истиной. То есть о телах мы можем сказать "это более белое, чем надо", либо "это немного меньше, чем надо", то о том (и тут опять числа), что "семь и три десять, никто не говорит, что так должно было быть, но только зная, что это так, не экзаменатор поправляет, но открыватель радуется". Равной нашему уму эта истина так же быть не может, ибо наш ум изменчив, а она неизменна. Ну, а вывод такой: "Поэтому, если она не ниже и не равна, остается, что она выше и превосходнее". Августин не рассматривает вариант несравнимости. На самом деле, он вообще никак не обосновывает, почему это мы можем выстроить иерархию из чувств, разума, и некой истины. И почему это будет не горизонтальная схема, а вертикальная иерархия подчинения. От факта нахождения третьего, самого высшего члена своей иерархии, Августин впадает в тринадцатой главе в некий патетический раж, опять с легкостью порхая между земным и небесным: "Однако я обещал, если ты помнишь, что покажу тебе, что есть нечто, что выше нашего мышления и разума. И вот тебе сама истина: охвати (обними, овладей) ею, если можешь, и наслаждайся ею и "утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего" (Пс. 36, 4). Ибо к чему большему ты стремишься, чем чтобы быть счастливым? И кто блаженнее того, кто наслаждается неколебимой, неизменной и превосходнейшей истиной? Истинно ли восклицают люди, что они счастливы, когда они прекрасные, вожделенные тела жен или даже блудниц с огромным желанием обнимают, и усомнимся ли мы, что мы счастливы в объятьях истины? Восклицают люди, что они счастливы, когда в жару с пересохшим горлом к полноводному и спасительному источнику подходят, или, голодные, находят еду или превосходный и обильный обед, или мы станем отрицать, что счастливы, когда обращаемся и кормимся истиной. Обыкновенно мы слышим голоса объявляющих себя счастливыми, если они лежат среди роз и других цветов или даже наслаждаются душистейшими благовониями: что благоуханней, что приятней вдохновения истины? и усомнимся ли мы назвать себя счастливыми, когда она нас вдохновляет? Многие учреждают для себя счастливую жизнь в пении голосов, струн и флейт, и когда этого им недостает, считают себя несчастными, а когда это присутствует, они вне себя от радости: и мы, когда на наши души без всякого, скажем так, шума песен, нисходит некое красноречивое молчание истины, разве ищем другую счастливую жизнь и не наслаждаемся столь подлинной текущей? Люди, светом золота и серебра, светом драгоценных каменьев и других красок, или самого света, который достигает (простирается) до наших глаз, или при земных огнях, или при звездах, луне или солнце, ясностью и прелестью усладившись, когда от этой радости их не отвлекают никакие тяготы и никакая нужда, кажутся себе счастливыми и хотят всегда жить вблизи этого, а мы в свете истины разве боимся проводить счастливую жизнь?" И так далее. Осталось доказать, что выше истины ничего нет. Тогда она и есть Бог. Но на самом деле всё еще проще: если ничего выше нет, то истина = Бог, если есть - то это Бог, но истина

О свободе воли

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке http://filosoff.org/ Приятного чтения!

Августин Аврелий О свободе воли

1. Эводий. Итак, разъясни мне, если это возможно, почему Бог дал человеку свободу воли, ибо, если бы человек не получил ее, он, во всяком случае, не мог бы грешить.

Августин. В таком случае, достоверно ли тебе известно, что то, что, ты не считаешь, должно быть даровано, дал человеку Бог?

Эводий. Насколько я, как мне кажется, понял из предыдущей книги, мы обладаем свободой воли и грехи совершаем только благодаря ей.

Августин. Я также напомню о том, что это уже стало для нас очевидным. Но теперь я спросил, знаешь ли ты, что то, чем мы, очевидно, обладаем и благодаря чему грешим, дал нам именно Бог.

Эводий. Я думаю, никто иной. Ведь сами мы от Него получили существование, и совершая проступки, и поступая надлежащим образом, мы от Него получаем и наказание, и награду.

Августин. Я также хочу спросить тебя, знаешь ли ты это определенно или, под влиянием авторитета, охотно веришь даже в неизвестное.

Эводий. Я подтверждаю, что в этом вопросе я прежде всего доверился именно авторитету. Но что более похоже на истину, чем точка зрения, что всякое благо - от Бога, и всякая справедливость - благо, а наказание для заблуждающихся и награда для поступающего правильно - справедливы? Из чего следует, что и совершающих прегрешения несчастьем наказывает Бог, и поступающих правильно награждает счастьем.
2. Августин. Не возражаю. Но я задаю другой вопрос: откуда тебе известно, что мы происходим от Бога. Ведь это ты все еще не разъяснил, но лишь то, что мы от Него получаем либо наказание, либо награду.

Эводий. Я нахожу, что это также очевидно не иначе как потому, что уже установлено: Бог наказывает прегрешения, поскольку всякая справедливость - от Него. Ибо как любой доброте не свойственно оказывать благодеяния ей чуждым, так и справедливости не свойственно наказывать тех, кто ей чужд. Отсюда очевидно, что мы имеем к Нему отношение, потому что Он не только в высшей степени милосерден при оказании благодеяний, но и в высшей степени справедлив при наказании. Затем и из того, что я предположил и с чем ты согласился, - что всякое благо происходит от Бога, - можно понять, что от Бога также и человек. Ведь человек в той степени, в какой он человек, есть некое благо, так как он может жить праведно, когда захочет.
3. Августин. Если это так, ясно, что вопрос, который ты предложил, решен. Если, в самом деле, человек есть некое благо и не может поступать правильно, если не захочет, он должен обладать свободной волей, без которой не может поступать правильно. Но от того, что благодаря ей также совершаются и прегрешения, конечно, не следует полагать, что Бог дал ее для этого. Следовательно, поскольку без нее человек не может жить праведно, это является достаточной причиной, почему она должна быть дарована. А что она дана для этого, можно понять также и из того, что, если кто-либо воспользовался ею для совершения прегрешений, он наказывается свыше. Что было бы несправедливо, если бы свободная воля была дана не только для того, чтобы жить праведно, но и для того, чтобы грешить. Ибо, каким же образом было бы справедливо наказание того, кто воспользовался волей с той целью, для какой она и была дана? Теперь же, когда Бог карает грешника, что же, по-твоему, иное Он тем самым говорит, как не: «Почему ты не воспользовался свободой воли для той цели, для какой она была дана, то есть для праведного поведения?» - Далее, как то, что сама справедливость предназначается для осуждения прегрешений и почитания праведных поступков, было бы благом, если бы человек был лишен свободы волеизъявления. Ведь то, что не сделано добровольно, не было бы ни грехом, ни праведным поступком. А потому и наказание, и награда были бы несправедливы, если бы человек не обладал свободой воли. Однако и в каре, и в награде должна быть справедливость, поскольку это одно из благ, которые происходят от Бога. Таким образом, Бог должен был дать человеку свободную волю.

4. Эводий. Впрочем, я согласен, что ее дал Бог. Но не кажется ли тебе, скажи на милость, если она дана для праведного поведения, она не должна бы допускать возможность обращения в сторону совершения прегрешений так же, как сама справедливость, которая дана человеку для достойной жизни? Неужели же кто-нибудь может жить порочно вследствие свойственной ему справедливости? Так, никто не смог бы добровольно грешить, если бы воля была дана для праведного поведения.

Августин. Я надеюсь, Бог дарует мне силы, чтобы я ответил тебе, или скорее, чтобы ты сам себе ответил в согласии с той самой убеждающей изнутри истиной, которая есть высшая наставница всех. Но я хочу, чтобы ты кратко ответил мне, считаешь ли ты то, о чем я тебя спрашивал, - что свободную волю дал нам Бог, - определенным и известным, или следовало бы сказать, что то, что мы признаем как данное Богом, не должно было быть дано. Ибо если не определено, Он ли дал нам свободную волю, мы справедливо спрашиваем, была ли она дана во благо, поскольку, когда мы обнаружим, что она была дана во благо, также будет установлено и то, что дал ее Тот, Кем человеку даны все блага; если, однако, мы бы обнаружили, что она дана не во благо, мы бы поняли, что ее дал не Тот, обвинять Кого - грех. Если же действительно определено, что ее дал Сам Бог, нам следует признать, что каким бы образом ни была она дана, она не могла не быть дана, ни быть дарована как-либо иначе, чем была. Ибо ее дал Тот, Чье действие справедливо не подлежит осуждению ни при каких условиях.
5. Эводий. Поскольку я придерживаюсь этой точки зрения, хотя и с неколебимой верой, но все еще без понимания, давай начнем исследование таким образом, будто ничто не определено. Для меня же очевидно, что из неопределенности: дана ли свободная воля для того, чтобы поступать правильно, - ведь благодаря ей мы также можем и грешить, - возникает и другая неопределенность: а должна ли свободная воля быть дана. Ибо если не определено, дана ли она для праведного поведения, неопределенным остается также и долженствование самого этого дара, а следовательно, даже и то - Бог ли ее нам дал, поскольку если не определено долженствование дара, не определено и то, Тем ли дана свободная воля, о Ком само предположение, что Он дал нечто недолжное, - греховно.

Августин. Во всяком случае, для тебя бесспорно то, что Бог существует.

Эводий. Даже и это остается для меня незыблемым не по размышлению, а благодаря вере.

Августин. А если один из безумцев, о которых в Писании начертано: «Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога» (Пс. 13, 1; 52, 1), - и тебе скажет то же и не верить вместе с тобой, во что ты веришь, захочет, но постичь, истинно ли то, во что ты уверовал, оставишь ли ты такого человека без внимания или сочтешь нужным как-то убедить его в том, чему ты неколебимо привержен, особенно если он стремится не к упрямому сопротивлению, но к ревностному постижению?

Эводий. Твое последнее замечание в достаточной мере предупреждает меня о том, что я должен буду ему ответить. В самом деле, будь он даже невероятным глупцом, он согласится со мной, что с хитрецом и упрямцем вообще не стоит рассуждать ни о чем, а, в особенности, о предмете столь значительном. Согласившись с этим, он прежде всего будет заботиться о том, чтобы я поверил ему, что он задает вопрос с добрым намерением, а не таит в душе по отношению к этому предмету никакой хитрости и предвзятости. Тогда бы я доказал ему, - и это, я полагаю, в высшей степени доступно любому, - насколько было бы справедливей (так как он хочет, чтобы в том, что касается тайников его души, которые сам-то он знает, ему поверил другой, который их не знает), чтобы и он сам почерпнул веру в существование Божие из книг столь многих мужей, которые оставили письменные свидетельства о том, что они жили в одном время с Сыном Божиим, поскольку, согласно ими описанному, они видели и такое, что никогда не могло бы произойти, если бы Бог не существовал, и было бы чрезвычайно глупо, если бы тот, который хочет, чтобы я поверил ему, стал порицать меня за то, что я верю им. Так вот, поскольку он будет не в состоянии осудить меня надлежащим образом, он воистину не отыщет никакой причины, почему бы ему не подражать мне в этом.

Августин. В самом деле, если ты полагаешь, что в вопросе о том, есть ли Бог, нам достаточно было прийти к выводу, что вера столь многих людей не может быть случайна, почему, скажи на милость, ты не считаешь, что и в тех вопросах, к исследованию которых, как неопределенных и совсем неизвестных, мы приступили, подобным же образом следует довериться авторитету тех же самых людей, чтобы мы больше не утруждали себя их исследованием?

Эводий. Но мы хотим знать и понимать то, во что мы верим.
6. Августин. Ты правильно вспомнил о том, что было установлено нами еще в начале предыдущего обсуждения и что мы не можем отрицать. Ведь одно дело - верить, а другое - понимать, и сперва мы должны поверить в то великое и божественное, что стремимся понять, - а если бы это было не так, напрасны были бы слова пророка: «Если вы не поверите, вы не поймете» (Ис 7, 9). И Сам Господь наш и словами, и поступками убеждал тех, кого Он призвал ко спасению, что сначала они должны уверовать, но затем, сообщая о самом даре, что будет дан верующим, Он не говорит: «Сия же есть жизнь вечная, да уверуют в Тебя», - но: «Сия, - утверждает, - есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого, истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин 17, 3). Потом Он говорит уже верующим: «Ищите, и найдете» (Мф 7, 7). Ведь о том, во что верят, нельзя сказать, что оно найдено, если оно неизвестно, и никто не способен к обретению Бога, прежде чем поверит в то, что затем собирается познавать. Вот потому-то, повинуясь предписаниям Господа, будем и мы искать усердно. Поистине, то, что мы, Им побуждаемые, ищем, мы найдем, ибо Он Сам же и укажет путь, - в той мере, в какой эти вещи могут быть обретены в этой жизни такими, как мы. Действительно, надо

Самый непонятный для православного человека вопрос – вопрос о свободе воли, свободе выбора. Зачастую можно услышать от православного человека вещи совершенно странные: когда грех не просто оправдывается, а о нём говорится, как о вещи, предопределённой Богом. Так дал Бог, такая судьба… Обратимся к святым отцам церкви, чтобы разобраться в столь сложном вопросе.

Труд блаженного Августина «О свободе воли» представляет собою диалог между Августином и Эводием. Эводий спрашивает святого, а святой через цепь рассуждений подводит Эводия к верным мыслям, умозаключениям. Такой способ изложения материала был очень распространён в древности. Им пользовались практически все древние философы и святые ранней церкви. И вот о чём ведётся беседа…
Августин объясняет Эводию и подводит его к основной мысли: если бы человек был лишён свободы – наказание от Бога за грех было бы бессмысленным. Так же, как и Божья награда за праведность. Ведь если у человека нет свободы выбора поступков, если каждый шаг жизни его предопределён свыше, за что же его наказывать? «То, что не сделано добровольно, не было бы ни грехом, ни праведным поступком. А потому и наказание, и награда были бы несправедливы, если бы человек не обладал свободной волей». Бог не может быть несправедливым. Потому «Бог должен был дать человеку свободную волю».
Затем Агустин просит порассуждать о разности бытия всего того, что находится на земле. К примеру, камень – он существует. Но о нём сложно сказать, что он живёт. Кошка или собака – они не просто существуют, они живут. Под словом «живёт», «жить» мы всегда понимаем более высокую ступень. Любому животному доступны некоторые переживания, чувства любви и злобы. Они живут своей жизнью. Человек же не просто существует. И он должен не просто жить. Человек, подчёркивает святой Августин, понимает. Первое чувство наше – в глазах, ушах и т.д. А второе чувство в душе. С его помощью мы или стремимся к тому, что видим, слышим, осязаем, или избегаем этого. Это случается благодаря чувству понимания. То, что помогает нам чувствовать телесно, не может дойти до сознания, пока не пройдёт через внутреннее чувство понимания. Приведу бытовой пример: на остановке стоит девушка с ярко-зелёными волосами и держит в руках сигаретку. Глаза всех людей, которые тоже стоят на остановке, видят её абсолютно одинаково. Т.е. наши телесные чувства дают нам практически одинаковую информацию. Но понимаем, оцениваем мы её по-разному именно благодаря нашим внутренним чувствам. Будем мы стремиться к тому, что увидели или нам увиденное кажется безобразным, некрасивым – зависит не от наших глаз, а от нашего сознания, понимания. Именно понимание возводит человека на высшую ступень бытия: человек не просто существует, как камень; человек не просто живёт, как животное. Человек ещё должен понимать, выражаясь словами Маяковского, «что такое хорошо и что такое плохо». Бог Сам вложил в нас благочестивые чувства о Себе. Бог дал нам способность понимать и дал свободу выбора. Бог стучится в двери нашей души, но не входит в неё без нашего согласия.Каждый из нас видит солнце, говорит святой Августин. Воспринимаем и пользуемся мы им по-разному. Одному человеку на солнце плохо – болит голова, сердце и он вообще не выходит из дома в жару. Другой человек обладает нежной кожей и потому в жаркое время суток предпочитает быть в тени. А третьему жара нравится и он боится сквозняка и прохлады. Несмотря на столь разное восприятие, несмотря на разный выбор – солнце одно и одинаково. Столь разное у нас отношение и к событиям, происходящим в нашей жизни. Так, говорит Августин, тот, кто воюет, кажется себе мудр. И тот, кто защищается – тоже кажется себе мудр. И тот, кто вообще отрицает военную службу, кажется себе мудр. Всем троим кажется, что их мысли благословенны Богом. То, что одному кажется злом – для другого есть добро. Как же разобраться?
Августин даёт такой совет… Мы все хотим блаженной жизни рядом с Богом. Во всяком случае, должны хотеть этого. Это истина. Мы к ней стремимся. Наши заблуждения, это то, что не ведёт к блаженству. Хотя мы можем следовать своему заблуждению верно, всю жизнь, упорно его отстаивая. «Ошибка – это когда следуют чему-либо, что не ведёт к тому, к чему мы хотим прийти». Есть как бы две ступени ошибки. Первая: когда хотим блаженства, но идём неправильным путём и удаляемся от своей цели. Другая ступень, ещё более погибельная: когда к блаженству не стремятся и единение с Богом отрицают. Эта вторая ступень ошибки совершенно противны жизни. Святой Августин говорит: спросите любого человека: хочет ли человек жить и хочет ли он быть счастливым? Вам каждый скажет: «Да». Смерть противоположна жизни. Потому всякое живое существо избегает смерти. Так же в нас запечатлены счастье и мудрость. Каждый хочет быть мудрым, никто не согласится быть несчастным по доброй воле. Но дело в том, что Мудрость на свете – одна. И высшее благо одно для всех людей: обожение и вечное блаженство с Богом. Но люди за высшее благо могут воспринимать разные вещи. Люди вообще могут отрицать истинное благо, не знать о нём или же знать, но идти неверным путём, не приближаясь к этому благу, а напротив – отдаляясь от него. Каждый из нас по свободной воле, дарованной нам от Бога, выбирает, чем пользоваться и как пользоваться и куда идти. Подобно тому, как мы по-разному пользуемся солнцем – избегаем его или стремимся. Истина в том, что человеку должно стремиться к Премудрости. В нашей жизни « худшее должно подчиняться лучшему, а равное сравниваться с равным, и каждому надлежит воздавать своё собственное. Мы не можем посмотреть на солнце чужими глазами. Так каждому надлежит пройти свой путь, пользуясь на этом пути дарованной свыше свободой. За человека нельзя прожить жизнь. Каждый должен сделать это сам. Но роль воспитания в том, чтобы заложить в человека с детства правильную шкалу ценностей: «неиспорченное лучше испорченного, вечное лучше временного, нерушимое лучше уязвимого». Эта истина – одна для всех. От того, как мы её усвоили, зависит, как мы выстроим свою земную жизнь. И получается: одна жизнь « никакими бедами не отклоняется от верного и честного взгляда». А другая – «легко разбивается и опрокидывается временными неудобствами». «Тот, кто достигает мудрости – мудр».
Часто в жизни мы лучшее подчиняем, по доброй воле или вынужденно, низшим вещам. Но тот, кто живёт мудро, ни при каких жизненных трудностях не выберет испорченное. Что мы выберем – к тому обратим и душу свою. «Мудрость…всё устрояет на пользу». Тот, кто выбрал неиспорченное, претерпев неудобства и горести – мудр. Эта истина неизменна и не зависит от состояния наших чувств, нашего ума или нашего к ней отношения.
Люди всегда – и святые, и не святые – выберут то, что принесёт им наслаждение. Жить в наслаждении и счастье – заложено в нас. Пословица: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше – верна. Вопрос: что является для каждого из нас наслаждением? «Никто не спокоен за те блага, которых он может против воли лишиться…. Ничем душа не наслаждается свободно, кроме того, чем она наслаждается безмятежно». Потому у выбравших испорченный путь жизненные радости коротки и непрочны. К концу жизни человек понимает, что приобрёл прах. Неправильно воспитанный человек, исходя из своего неверного понимания жизни, имеет извращённые желания и избирает низшее. «Однако никто не желает нехотя». Устроение нашей жизни, в подавляющем большинстве случаев, есть наш добровольный выбор. Красота же «истины и премудрости… ни временем не исчерпывается, ни ночью не перебивается, ни тенью не преграждается…» Обычно, выбрав свой жизненный путь, мы на него «со всем возможным пылом… всю нашу душу собираем…» Но о Боге при этом не помним, не молимся, не связываем в нашем сознании свою жизнь с Ним. Строя же свой жизненный путь, пользуемся дарами и талантами, данными нам от Бога. Святой Августин сравнивает: так, порою, художник пишет картину. Картина всем нравится. О ней только и говорят. А вот о самом художнике – забывают. Из-за картины человека не видят. «Никакая вещь не может сформировать саму себя». Мы забываем о том, что всё, чем мы пользуемся – дано нам Богом для нашего блага. Любое благо – хоть большое, хоть малое - дано нам от Господа. В том числе и свобода. Она дарована Богом. Следовательно, свобода есть благо. Как мы ею воспользуемся, удалит ли свобода нас от Бога или приблизит, зависит от нашего понимания всё того же «что такое хорошо и что такое плохо». Воля дана нам Богом для блага. Ведь мы – образ и подобие Божие. А Бог – свободен. Благо ли для человека две руки, - спрашивает Августин. Особенно однорукий человек это осознаёт ясно: две руки – благо. И плохо, когда рука одна. Ещё хуже, когда их нет вовсе. Но этим благом – руками – мы можем что-нибудь подарить человеку, а можем украсть; вылечить или убить, качать детей или держать бутылку водки… Если человек дурно пользуется благом – руками, это вовсе не значит, что иметь руки – плохо. Иметь руки – прекрасно. Но ими надо творить лишь добро. А это уже зависит от понимания, от воспитания. И если кто-то делает руками зло, мы так же не можем сказать, что это зло человек делает по вине Бога и не имея выбора. Нет, Бог нам даровал свободу в поступках, мыслях, в выборе жизненных целей. Да, все управляет Промысел. И волос не упадёт без воли Бога, но! Свобода включена в Божий промысел о человеке! Без свободы воли человек не может быть праведником, ибо праведность по принуждению – это не праведность. На бытовом примере: если человеку просто не давать водку и держать под замком – он пить не будет. Ему нечего пить. Но это вовсе не значит, что он перестал быть алкоголиком. Он перестанет им быть, когда сделает свободный личный выбор. Так же и святости по принуждению не бывает. И обожения насильно не бывает. Потому свобода включена Богом в вечные дары человеку, является составной частью Божьего Промысла о человеке. Потому грешить или не грешить – это наш выбор, а не желание Бога. Как бы Бог судил и наказывал грешника, если у человека нет другого пути, как только грешить? Если бы Сам Бог лишил его возможности выбирать между грехом и истиной? Воля дана нам и является, как пишет Августин, «средним благом». Наименьшие блага – это те, без которых мы можем обойтись, но всё же мы к ним стремимся без вреда для своей души. Приобретя их, мы не рискуем погибнуть в Вечности. Они нас от Бога не отдаляют. Хотя и особо не приближают. Они не являются крайне необходимыми. Средние блага – это те, с помощью которых мы можем как приблизиться к Богу, так и отдалиться от Него. Высшие блага – те, которые ведут только к Богу. К примеру, добродетелью пользоваться дурно человеку просто невозможно.
Так же есть разные виды и ступени Любви. «Любовь человеческая не только дозволяется в виде уступки, но так дозволяется, что если её не будет, то это ставится в упрёк, и она предлагается в виде совета… Необходимо иметь дух совета». Любить жену, детей, родителей, друзей - не только не грех, но благо. «Кто не любит детей своих. Делается даже хуже льва… Рыкает лев среди лесов, и никто не проходит мимо него. Но вот входит он в свою пещеру, где у него детёныши, и оставляет ярость своей дикости, оставляет её как бы вне, не входит с ней туда». Но Бога мы любим более детей, и жены, мужа, родителей. И это более высокая ступень любви.
Человеку должно помнить, что есть две смерти. Одна смерть приходит к нам, не спрашивая нашей воли – это физическая смерть нашего тела. А вторая смерть – это осуждение, для которого воскреснут и нечестивые. Воскреснут, чтобы затем навсегда потерять жизнь. Кто отвергает пролитую кровь Христа, будет наказан и отвергнут. Нам напоминают на Литургии: «Горе имеем сердца» (т.е. устремляем сердце вверх). И мы отвечаем: «Имамы ко Господу». Блаженный Августин даёт нам совет: « Наблюдай, есть ли в сердце твоём и какая любовь, блестит ли искра из пепла плоти, крепко ли сердце твоё настолько, чтобы не падать под тяжестью искушений, но ещё боле гореть любовью; наблюдай, не тлеешь ли ты, как пакля, которая гаснет от лёгкого дуновения, или горишь, как твёрдое дерево, как уголь, от дуновения сильнее разгорающийся… Пойми, что есть две смерти: одна временная, - это смерть первая, а другая вечная – это смерть вторая»… Первая смерть для всех, а вторая – для злых, для тех, кто дурно использовал данный Господом дар свободы, дар воли.

Sanctus Aurelius Augustinus. De libero arbitrio

Глава I 1

Глава III 5

Глава IV 10

Глава VI 13

Глава VII 14

Глава VIII 18

Глава IX 21

Глава XI 27

Глава XII 29

Глава XIII 30

Глава XV 33

Глава XVI 35

Глава XVII 38

Глава XVIII 39

Глава XIX 42

Глава I

1. Эводий. Итак, разъясни мне, если это возможно, почему Бог дал

человеку свободу воли, ибо, если бы человек не получил ее, он, во всяком

случае, не мог бы грешить.

Августин. В таком случае, достоверно ли тебе известно, что то, что, ты

не считаешь, должно быть даровано, дал человеку Бог?

Эводий. Насколько я, как мне кажется, понял из предыдущей книги, мы

обладаем свободой воли и грехи совершаем только благодаря ей.

Августин. Я также напомню о том, что это уже стало для нас очевидным.

Но теперь я спросил, знаешь ли ты, что то, чем мы, очевидно, обладаем и

благодаря чему грешим, дал нам именно Бог.

Эводий. Я думаю, никто иной. Ведь сами мы от Него получили

существование, и совершая проступки, и поступая надлежащим образом, мы от

Него получаем и наказание, и награду.

Августин. Я также хочу спросить тебя, знаешь ли ты это определенно или,

Эводий. Я подтверждаю, что в этом вопросе я прежде всего доверился

всякое благо - от Бога, и всякая справедливость - благо, а наказание для

заблуждающихся и награда для поступающего правильно - справедливы? Из чего

следует, что и совершающих прегрешения несчастьем наказывает Бог, и

поступающих правильно награждает счастьем.

известно, что мы происходим от Бога. Ведь это ты все еще не разъяснил, но

лишь то, что мы от Него получаем либо наказание, либо награду.

Эводий. Я нахожу, что это также очевидно не иначе как потому, что уже

установлено: Бог наказывает прегрешения, поскольку всякая справедливость -

от Него. Ибо как любой доброте не свойственно оказывать благодеяния ей

чуждым, так и справедливости не свойственно наказывать тех, кто ей чужд.

Отсюда очевидно, что мы имеем к Нему отношение, потому что Он не только в

высшей степени милосерден при оказании благодеяний, но и в высшей степени

справедлив при наказании. Затем и из того, что я предположил и с чем ты

согласился, - что всякое благо происходит от Бога, - можно понять, что от

Бога также и человек. Ведь человек в той степени, в какой он человек, есть

некое благо, так как он может жить праведно, когда захочет.

3. Августин. Если это так, ясно, что вопрос , который ты предложил,

решен. Если, в самом деле, человек есть некое благо и не может поступать

правильно, если не захочет, он должен обладать свободной волей, без которой

не может поступать правильно. Но от того, что благодаря ей также совершаются

и прегрешения, конечно, не следует полагать, что Бог дал ее для этого.

Следовательно, поскольку без нее человек не может жить праведно, это

является достаточной причиной, почему она должна быть дарована. А что она

дана для этого, можно понять также и из того, что, если кто-либо

воспользовался ею для совершения прегрешений, он наказывается свыше. Что

было бы несправедливо, если бы свободная воля была дана не только для того,

чтобы жить праведно, но и для того, чтобы грешить. Ибо каким же образом было

бы справедливо наказание того, кто воспользовался волей с той целью, для

какой она и была дана? Теперь же, когда Бог карает грешника, что же,

по-твоему, иное Он тем самым говорит, как не: "Почему ты не воспользовался

мы приступили, подобным же образом следует довериться авторитету тех же

самых людей, чтобы мы больше не утруждали себя их исследованием?

Эводий. Но мы хотим знать и понимать то, во что мы верим.

в начале предыдущего обсуждения и что мы не можем отрицать. Ведь одно дело -

верить, а другое - понимать, и сперва мы должны поверить в то великое и

божественное, что стремимся понять, - а если бы это было не так, напрасны

были бы слова пророка: "Если вы не поверите, вы не поймете" (Ис 7, 9). И Сам

Господь наш и словами, и поступками убеждал тех, кого Он призвал ко

спасению, что сначала они должны уверовать, но затем, сообщая о самом даре,

что будет дан верующим, Он не говорит: "Сия же есть жизнь вечная, да уверуют

в Тебя", - но: "Сия, - утверждает, - есть жизнь вечная, да знают Тебя,

единого, истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа" (Ин 17, 3). Потом

Он говорит уже верующим: "Ищите, и найдете" (Мф 7, 7). Ведь о том, во что

верят, нельзя сказать, что оно найдено, если оно неизвестно , и никто не

способен к обретению Бога, прежде чем поверит в то, что затем собирается

познавать. Вот потому-то, повинуясь предписаниям Господа, будем и мы искать

усердно. Поистине, то, что мы, Им побуждаемые, ищем, мы найдем, ибо Он Сам

же и укажет путь, - в той мере, в какой эти вещи могут быть обретены в этой

жизни такими, как мы. Действительно, надо полагать, что лучшими уже в земной

жизни, а всеми добрыми и благочестивыми, несомненно, после нее, эти предметы

могут быть определены и поняты в высшей степени очевидным и совершенным

образом, - на что и нам следует надеяться, и, презрев земное и человеческое,

надлежит всячески желать и любить их.

Душа как самобытная субстанция не может быть ни телесным свойством, ни видом тела. Она не содержит в себе ничего материального, имеет лишь функцию мышления, воли, памяти, но не имеет ничего общего с биологическими функциями. От тела душа отличается совершенством. Душа близка богу и бессмертна. Душу мы знаем лучше, чем тело, знание о душе является определенным, о теле же наоборот. Более того, душа, а не тело познает бога, тело же препятствует познанию. Превосходство души над телом требует, чтобы человек заботился о душе, подавлял чувственные наслаждения. Основой духовной жизни является воля, но не разум.

Это утверждение основано на том, что сущность каждой вещи проявляется в ее активности, но не в пассивности. Отсюда вытекает заключение, что человеческую сущность характеризует не разум, который имеет пассивный характер, но действия, активная воля. Учение Августина о первенстве воли отличается от древнегреческого рационализма. Сущностью духа является свободная воля. Эту позицию Августин воплощал не только в психологии, но и в теологии: первенство воли относится и к божественной сущности. Бог сотворил мир по своей свободной воле (через посредника логос - слово). Из принципа, что бог первичен, вытекает и его положение о превосходстве души над телом, воли и чувства над разумом. Вpемя появляется вместе с миром. Августин соглашается с этим. А что было до того, когда бога не было? Августин: вpемя появляется вместе с миром, о том что было до времени нет смысла спрашивать. Августин первым релятизировал проблему времени. Вpемя носит чисто субъективный характер. Фактически мы можем говорить о трех временах: прошлого уже не существует, будущее еще не существует, настоящее - перетекание прошлого в будущее. Если первого и второго не существует, то, как может существовать третье? Правильно говорить о настоящем времени.

Оно удостоверяется нашим созерцанием. Настоящее прошлого как память. Настоящее будущего - я на что-то надеюсь. Тpи настоящих времени: у времени объективного статуса не существует - все зависит от человека. Как определить свободу воли человека, что может человек в виду того, что есть бог? Августин: судьба человека предопределена после крещения. Бог управляет человеком и ответственен за человека. Добро не на равных с богом.

Добро от бога, зло от недостатка добра (связано с отсутствием воли человека). Бог предопределил, кто будет спасен, а кто будет в аду, и никакие добрые дела помочь не могут. Человек совершает злые дела, так как проклят богом. Как вычленить людей, которые будут спасены нельзя (об этом знает только бог). Люди изначально в грехе. Пошло от вкушения яблока познания. Бог приходит в мир и он может спасти избранных. А кто будет спасен - неизвестно. Поэтому зачем нужна церковь, раз она не знает, кто будет спасен?. Апофатика. Отрицательная теология. Мы можем говорить, что бог не может делать. Все это заставляет бояться бога. С одной стороны бог подчиняет человека, но зачем тогда церковь, которая объявляет себя непогрешимой. Все до конца знает только бог, но человек совершая добрые дела, может повысить шансы на спасение. Церковь объясняет, что есть добрые дела, так как церковь непогрешима.